Стихи моя любимая семья: Красивые и трогательные до слез стихи про семью и о семейных ценностях

Q.Орфография:

  Если Вы заметили любого рода ошибку в тексте, пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter. Мы рассматриваем каждый Ваш сигнал с благодарностью за Вашу помощь!

Разделы сайта:

• » Видео
• » Загадки
• » Игры
• » Идеи
• » Илл-ции
• » Комиксы
• » Лагерь
• » Новости
• » Опросы
• » Ответы
• » Открытки
• » Песни
• » ru”>Послания
• » Поделки
• » Поэзия
• » Психология
• » Рассказы
• » Свадьбы
• » Статистика
• » Страсти Хр.
• » Сценки
• »
  Тесты
• » Фильмы
• » Фразы
• » Шутки

  Авторские права на размещенные материалы [если не оговорено иначе] принадлежат авторам; в случае заимствования материалов для дальнейшей публикации их в электронных или печатных изданиях обязательно наличие явной активной ссылки на сайт Uucyc.ru.    Все права сохранены.
   © 2000-2023, Uucyc.ruGT: [0. 0023]

4 стихотворения, которые помогут справиться с семейной напряженностью во время праздников

Домашние праздники могут быть спокойными и расслабляющими, но также могут быть стрессовыми, сложными и иногда вызывать болезненные эмоции. Однако поэзия может помочь вам вспомнить, что вы не одиноки в таких ситуациях, даже если вам так кажется. Многие поэты, такие как пятеро из этого списка, писали о сложных и сложных семейных отношениях, а также о том, как расставлять приоритеты в заботе о себе, когда вы в них ориентируетесь.

Отрывок:

«Я не гетеросексуальный урод, моя мать вырастила меня аккуратной. /

Я весельчак, и моя мать возложила остатки своей надежды на моих братьев. /

Она хочет, чтобы они проглотили мир, выплюнули солидные степени, ответственные внуки, готовые                        

  проглотить.

Они будут лучше манго, братья мои.

Хотя я с трудом представляю, что это может быть.

В стихотворении отмеченного наградами писателя Чен Чена «Автопортрет как огромный потенциал» он борется с трудной реальностью несоответствия семейным сценариям и ожиданиям. Столкнувшись с ощущением, что ему не хватает признания со стороны своей семьи, спикер стихотворения мужественно и сострадательно решает принять себя. Он также определяет свои собственные стандарты счастья и успеха, понимая, что нет лучшего будущего и жизненного пути, чем тот, который он себе представляет.

Выдержка:

«Моя мать /

в Антарктике: я чувствую себя растут /

старше, чем ледяной там у ее ног. /

Я вижу, как снова бегу от нее / 

суровый климат. Собака у ее упряжки, шарф /

у нее во рту, хлопья в волосах: моя /

неотвратимая тает.

В книге «Моя мать в Антарктиде» Дженнифер Милителло рассказывает о сложных отношениях между матерью и дочерью, которые вырисовываются в ее многочисленных поэтических сборниках и мемуарах. Она использует Антарктиду как сеттинг и как метафору холода, исходящего от этих отношений, иллюстрируя пейзаж изо льда, снега и бесплодия. Однако в разгар этого Милителло подчеркивает конкретный сдвиг, шаг к независимости, самоутверждению и исцелению: «Я вижу, как снова бегу от ее / сурового климата».

Выдержка:

«Я прошу их снова оставить его в одиночку, но /

. уловка — вина, еще одна из их /

патрилинейных уловок. Я прошу их всех уйти сейчас же, /

объединиться и уйти».

Решение быть бездетным стало темой многих стихов Джейсона Шнайдермана. В «Плодородие: стерильность:: мой отец: я» Шнайдерман признает, что это решение противоречит ожиданиям семьи, выбирая другой образ жизни и цель. Шнайдерман отвечает на давление семьи и патриархата, твердо придерживаясь своей правды: «Я прошу их всех уйти сейчас, / объединиться и уйти».

«Моя сестра и I /

потратили наши ночи /

Желание на /

Пластик /

Glow-in- тьма /

звезды /

приклеены к нашему /

потолку».

Воспоминания о детстве могут быть впечатляющими, задумчивыми и эмоциональными. Любимая поэтесса Аманда Лавлейс теперь осуществила мечты своего детства, момент, когда она находит время, чтобы насладиться строфами «В конце концов, мы сделали это». Хотя сезон отпусков и время, проведенное с семьей, могут заставить вас задуматься о том, чего вы еще не достигли, важно противопоставить этому позитив и любовь к себе. Победите неуверенность в себе, подумав о том, как бы вы гордились собой в детстве.

Какими бы ни были ваши чувства к семье в эти праздничные дни, помните, что поэзия может помочь вам задуматься и справиться с ситуацией. Подумайте о том, чтобы написать то, что вы хотели бы сказать члену семьи, вернуться к любимому семейному воспоминанию или написать стихотворение, которое сопереживает вашему внутреннему ребенку.

Поделиться:

Мои любимые дяди – The White Review

Мои любимые дяди

Как бы они ни устали друг от друга, время от времени они, должно быть, взрослели, но между детьми пастора Фредрика Хаммарстена всегда была великая солидарность — четыре мальчика и две девочки. . Девушки вышли замуж совсем молодыми и переехали в другие страны, достаточно далеко, чтобы другие могли думать о них без беспокойства и раздражения. Но Торстен, Эйнар, Олов и Харальд продолжали жить в Стокгольме, где дедушка был проповедником в церкви Якоба. Может быть, они знали друг друга слишком хорошо, чтобы общаться обычным образом, но они не могли не знать о различных действиях друг друга, а иногда и о глупых мнениях.

Сестра Эльза вышла замуж за священника и переехала в Германию, а Мама вышла замуж за скульптора и уехала в Финляндию. Свои рисунки она подписывала Хэмом, а дядя Эйнар называл ее Сигне.

Я знал, что, когда они были молоды, а учеба дяди Эйнара была особенно интенсивной, именно Хэм следил за его работой и следил за тем, чтобы ни одна из его сил и уверенности не пропадала даром. Она была неутомимой и честолюбивой в его интересах.

А потом она ушла. Каким, должно быть, было торжество, когда она узнала, что дядю Эйнара назначили профессором медицинской химии в Каролинском институте! Должно быть, он написал ей об этом, потому что у нас не было телефона.

Мама ни словом не обмолвилась о том, что тоскует по дому, но так часто, как могла, забирала меня из школы и отправляла к своим братьям посмотреть, что они делают, и рассказать им, что с нами происходит, и самым важным было увидеть дядю Эйнара и попытаться понять, как продвигается его научная работа.

«Все в порядке, — сказал он. «Вы можете сказать Сигне, что я думаю, что он движется в правильном направлении, но очень медленно».

‘Как так?’ сказал я, садясь наготове с ручкой и бумагой.

Дядя Эйнар какое-то время смотрел на меня, а потом очень дружелюбно сказал, что рак подобен нитке бус, где невозможно отделить одну бусину от другой, иначе все ожерелье не разлетится на куски.

Я был разочарован. Видимо, он думал, что я еще ребенок. Но на следующий день дядя Эйнар сделал его набросок, а я сделал копию, чтобы отправить домой.

Большой шаг произошел, когда мне было пятнадцать. В конце концов мне пришлось бросить школу, уйти из дома и жить с дядей Эйнаром и тетей Анной Лизой, пока я пытался освоить свою будущую профессию. Я дал SS Oihonna новую жизнь в Швеции. Лишь постепенно у меня развилась довольно компактная тоска по дому, но это не мешало мне быть счастливым, как воздушный шар, потерявший нить.

У дяди Эйнара был нимб, который я назвал ореолом. Он мог излучать одобрение или неодобрение, светить на вас или отбрасывать тень, и делал это без слов. Он был бескомпромиссным только в одном: отдавать работе все, что у тебя есть; отдавая ему все свои силы и все свое время и внимание, и, кроме того, всю радость и удовольствие, которые вы считали своим личным достоянием. Дядя Эйнар мог вернуться домой из Каролинска горько разочарованным, потому что в очередной раз кто-то вел себя дурно и проявлял признаки карьеризма, добивался внимания везде, где его можно было найти, или, что хуже всего, опускался до того, чтобы писать статьи в популярную прессу за деньги. То, что они были молоды — те самые бедные юноши, которые восхищались дядей Эйнаром больше, чем кто-либо, — не было оправданием. Если бы только они перестали думать о том, как он воротил нос от Нобелевской премии, несмотря на то, что был одним из тех, кто ее присудил.

Я продолжал свою работу, и каждый раз, когда я что-то заканчивал, я бежал к дяде Эйнару и показывал ему это.

«Хорошо», — говорил он. ‘Продолжать. Вы знаете, о чем идет речь.

Вы здесь, чтобы работать как собака, чтобы вернуться домой и помочь Сигне. Это казалось бесконечным.

Дядя Эйнар и тетя Анна-Лиза жили на Норр Меларстранд, очень хороший адрес. В каждой комнате было всего по два-три предмета мебели. Моя прекрасная новая жизнь дала мне мимолетное чувство превосходства, но я был прикован к земле постоянным напоминанием о том, что мир многого ожидает от одаренных и что наличие таланта никогда не является оправданием для того, чтобы не использовать его.

Иногда я ездил на поезде в Валлингбю, где дядя Торстен жил со своей большой семьей. Ты вошла и потоптала снег в холле, где было полно лыж и ботинок, и было тепло, и ревело радио, и дядя Торстен окликнул: «Здравствуй, дорогая племянница, как дела в высших сферах?» Заходи и попробуй быть обычным, если сможешь, а как твоя мама? Обычно все равно не получается, потому что всплывают другие вещи, на которые ты никогда не рассчитывал. Кроме того, вам следует избегать нечистой совести, как чумы, потому что она овладевает вами и растет и растет, пока вы уже не вспомните, почему вам стало плохо. Я записал все, что он сказал.

Быть похожим на людей, которыми вы восхищаетесь, может быть непросто, но никто даже не осмелится походить на дядю Торстена, потому что он неподражаем! Уже в ранние годы было ясно, что он будет горным инженером. Он любил взрывы.

Он хотел, чтобы люди прыгали, и у него это хорошо получалось. Однажды он просверлил дырки в точильном камне, насыпал в них пороха и зажег в дедушкиной изразцовой печке, и он вылетел в окно и в соседнюю теплицу! Я мог бы рассказать еще много историй.

Тетя Анна Лиза говорит, что он угрожал написать мемуары, но я не думаю, что он напишет.

Одно из его самых успешных приключений, по-видимому, было, когда его отправили в Америку, потому что он был бездельником семьи. Там он, помимо прочего, охранял рыбу на Аляске, вел дела с индейцами и отлично проводил время.

Однажды, когда я была еще девочкой, дядя Торстен подарил мне кольцо с настоящим бриллиантиком. Он контрабандой переправил его в Гельсингфорс (хотя войны тогда еще не было). Он очень ловко пробурил для него тайник в одном из семейных гимнов.

Но не думайте, что дядя Торстен — единственный авантюрист в семье! Вопреки всем своим принципам дядя Эйнар мог постучать в дверь моего чердака в самый обычный будний вечер и закричать: «Хватит работать! Мы идем в цирк. Такси ждет!»

Тетя Анна Лиза всегда приезжала, но я никогда не был уверен, нравится ли ей цирк. Она аплодировала очень медленно, не снимая перчаток. Я пытался сделать так же.

Трудно объяснить, как я любил тетю Анну Лизу, возможно, чем-то меньшим, чем любовь, но абсолютно большим, чем восхищение и уважение. Она высмеивала свою аристократическую девичью фамилию, и дядя Эйнар находил эти шуточки забавными, а я считал их глупыми.

Тем не менее, тетя Анна Лиза была дамой. Ни малейшего преувеличения ни в тоне, ни в одежде, ни в выборе слов. Ее жемчужины были маленькими, но они были настоящими.

Иногда мне казалось, что каждый раз, когда я употребляю не то слово не в том месте и не в то время, она пронзает ее, словно маленький ножик недовольства. Она закрывала глаза и улыбалась усталой улыбкой, но никогда ничего не говорила, ни разу.

Наверное, быть леди невероятно сложно. Вы должны родиться для этого. Всякий раз, когда я вел себя особенно плохо, я покупал большую азалию, желательно белую или розовую, и клал ее на пол посреди гостиной. Однажды я спрятался за портьерами и стал ждать, пока дядя Эйнар вернется домой. Он остановился на полпути, схватился за голову обеими руками и прошептал: «Нет. . . не снова . . .

Это было до того, как он оборудовал гостиную большим аквариумом для тропических рыб, удивительно красивым, особенно после того, как я нарисовал драматический фон, но все это сломалось в один прекрасный день, когда никого не было дома. У дяди Торстена не было причин звонить и спрашивать, все ли мы на рыбной диете. Очень банально.

Так или иначе, дядя Эйнар переделал гостиную совсем по-другому. Он превратил его в чудесный пейзаж для электропоездов, даже с настоящим водопадом, который бежал днем ​​и ночью! Он сделал это как раз перед тем, как родилась кузина Улла, а когда она появилась на свет, он послал в больницу целый цветочный магазин — просто вбежал и закричал: «Присылайте все, что у вас есть, — в основном орхидеи!»

А потом были только Улла то и Улла то, от рассвета до заката ничего, кроме Кузинуллы. Она выросла и стала вполне человечной, но была необычайно плаксивой малышкой, и электрички, и цирки тоже не любила, хотя хлопать в ладоши научилась.

До того, как я начал беспокоиться о несправедливости, я просто продолжал любить всех, как обычно, не только своих дядей, но даже в некоторой степени их жен. А потом вдруг произошло то, что разделило семью на «за» и «против», и, конечно, мне пришлось не любить всех, кто не согласен с дядей Эйнаром. Это началось, когда он решил отпраздновать Рождество в Южной Африке со своей семьей, но без елки или каких-либо других традиций.

Некоторые жены кое-что сказали по этому поводу — что это не по-шведски и ничего, кроме жеманства — хотя чего можно было ожидать от человека, который настаивает на том, что шведский флаг уродлив?

– Это не он сказал, – сказал дядя Торстен. ‘Это был я! Но эта история с Южной Африкой звучит потрясающе. Лучшего средства не придумать, чтобы избежать ангельского хныканья и обмена товарами, — отправляйся на другой конец земли!»

Дядю Олова это не заинтересовало, и как раз в это время дядя Харальд куда-то катался на лыжах. Серьезных проблем не было бы, если бы не 8-миллиметровые фильмы дяди Эйнара, которые он привез домой из Африки и хотел показать семье. Получилось не очень. Они не были щедры. Мне было очень стыдно за них. Есть большая разница между «смотреть» и «видеть» («созерцание» — это совсем другое, и я еще не закончил обдумывать его), и они выглядели так, как вы смотрите на фотоальбом, хотя у них была настоящая африканская движущаяся картинка. прямо у них на глазах!

Дядя Эйнар бегло комментировал, пока крутил пленку, но это не помогло им лучше видеть, я имею в виду, что они не могли видеть невидимое — например, как дядю Эйнара чуть не съела акула в то время как тетя Анна Лиза беспомощно стояла на пляже или как хрупкая маленькая Кузинулла получила тепловой удар в пустыне и практически превратилась в кусок попкорна!

В противном случае я могу только сказать, что, учитывая доступное в то время оборудование, фильм дяди Эйнара был очень сложным.

В любом случае дядя Олов заинтересовался тем, как скакал жираф. После спектакля он вышел в переднюю с дядей Эйнаром, и они довольно долго разговаривали.

Большую часть своей жизни дядя Олов искал насекомое, которое, как я понимаю, могло бы подтвердить важные выводы, изложенные в его диссертации. Он преподает биологию и живет в Эппельвикене со своей семьей. В доме есть большой глубокий подвал, и это его мастерская. Он идет туда сразу после школы и работает над постройкой своей лодки. Или же он работает на своем токарном станке или вырезает зверюшек из дерева. Однажды на Рождество он вырезал святое семейство, несмотря на то, что он атеист (но обычно это никого не останавливает).

Очень трудно сказать, действительно ли дядя Олов не любит, когда им восхищаются, — может быть, он втайне наслаждается этим. Он избегает сильных слов. Если что-то было фантастически прекрасным, он говорит, что это было хорошо, а если это было ужасно, он говорит, что это было не очень хорошо.

Раньше это приводило меня в бешенство, но иногда я пытался сделать то же самое сам. Я не был хорош в этом.

Иногда по воскресеньям мы выезжали на болото около Эппельвикена, чтобы он мог завести свой бортовой мотор. Затем мы искали его важное насекомое. Я никогда не слышал, нашел ли он его когда-нибудь. Иногда я думаю, что, может быть, я слишком рано встретил дядю Олова, и мне было очень жаль.

Единственное, что меня беспокоило в нем, это то, что он не мог поверить в Бога. Из всех дедовских сыновей он был единственным, кого это просто не заботило. Другие могли вести бурные дискуссии за и против. Дядя Эйнар иронизировал, а дядя Торстен богохульствовал, или наоборот, но дядя Олов просто смутился и ушел.

Я как раз тогда второй раз читал Библию — чтобы уж точно убедиться, раз и навсегда — а в школе хуже учился и не знал, чему верить. Потом дядя Эйнар обнаружил под матрацем мою Библию и велел мне немного подождать. «Это опасная штука, — сказал он. Это было огромным облегчением, но я все равно заперлась в ванной и заплакала. Тетя Анна Лиза стояла снаружи и обещала мне новое зимнее пальто из кожи, так что через некоторое время я снова вышел.

Это было красивое пальто с кроличьим воротником.

Интересно, говорили ли мои дяди о Боге летом в Энгсмарне? Скорее всего, не. Говорили, наверное, в основном о том, что касалось их всех, — о причале, колодце, кустах черной смородины, помойке и тому подобном.

Где-то в 1800-х годах дедушка нашел Энгсмарн, длинный зеленый луг, спускавшийся прямо к воде и заливу для купания, защищенный скалами и лесом. Там он построил большой семейный дом, и именно там Хаммарстены проводили лето, пока росли. Затем они быстро размножались и продолжали строить для своих потомков везде, где только могли найти место, возле каждой бухты, на каждой точке и скалистом холме. Каждый из них строился по-своему, упрямо и как можно дальше от большого семейного дома. К сожалению, ни у кого из них вокруг клумб не было даже ракушек.

Дядя Торстен построил его сам. Получилось как-то неуклюже, потому что он то и дело вносил изменения и прибавлял и позволял своим детям помогать, как могли.

Но именно Андерсон построил дом дяди Олова, хорошо спланированный бревенчатый коттедж в традиционном шведском стиле. Вся скромная мебель была от Better Things for Everyday Living и Svenskt Tenn, и почти не было мисок и ящиков, которые он сам сделал в своем подвале.

Дядя Харальд вообще не хотел строить. Ему нравилось ночевать в старой прачечной, где в передней комнате было место для спального мешка, «почти на краю синей Атлантики» и так далее. Харальд знал все песни Эверта Таубе и обладал хорошим голосом. Когда он мылся в прачечной, я сидел снаружи, слушал и записывал слова.

Дом дяди Эйнара нуждается в объяснении. Я имею в виду, что никогда не должно было быть так, как получилось. Говорят, что никто не виноват, когда дела идут плохо, но от этого не становится лучше. Строил Андерсон, и дядя Эйнар полностью доверял ему. Он строил и строил, но дядя Эйнар никогда не проявлял никакого интереса и не выходил посмотреть, поэтому окна были слишком узкими, а лестницы слишком крутыми, и вообще все это было слишком большим и слишком ветхим там, на гранитной вершине холма.

Не думаю, что дядя Эйнар заметил, что что-то не так. Как раз в то время он был заинтересован в том, чтобы все дороги и тропинки в Энгсмарне были покрыты мраморной крошкой, вплоть до коровьего луга. Андерсон справился с задачей очень умело, хотя щепки тут же провалились в землю и испарились. Дороги из белого мрамора, должно быть, были прекрасны и удивительны. Жаль, что у дяди Эйнара не было времени выйти и увидеть их, прежде чем они исчезли.

Обычно он выезжал в Энгсмарн так рано весной, когда там еще никого не было, или так поздно осенью, что все было закрыто. Он назвал это сафари. Сначала он купил омаров и фазанов и положил их в холодильник своего патологоанатома. Он привез домой все необходимое для пребывания в глуши, а затем пришла большая упаковка — систематическая и очень быстрая. Никому не разрешили помочь. Дядя Эйнар погрузил все в машину и сказал: «Заходи и садись. Сафари!»

Он завернул тетю Анну-Лизу в норку, Кузинулла прокричала ввысь, и мы пошли. Мне пришлось сесть на переднее сиденье рядом с ним. Он вел машину мудро, беззаботно и довольно быстро.

Мы не разговаривали, пока не добрались до коровьего луга, когда дядя Эйнар спросил меня, как я планирую провести этот особенный день, и я ответил: «Готовлюсь к перспективному экзамену». моя карьера или просто для оценки, и я сказал только оценку, и на этом все закончилось.

Но теперь все стало очень сложно. Дом дяди Эйнара был полностью заморожен, холоден как лед. Андерсон не наколол дров и не развел костры, как обещал.

— Просто оставайся в машине, — сказал дядя Эйнар. Он подошел к поленнице, и через некоторое время я услышал, как он рубит. И я знал, что он любит рубить дрова.

Это было отличное сафари.

Дядя Эйнар развел огонь в камине и зажег его. Он дал нам горячий ром с имбирем и маслом (кузинулла получил теплый сок), а потом пошел на кухню готовить фазана.

Но все это время я не мог перестать беспокоиться об Андерсоне, который не выполнил свою работу. Понимал ли Андерсон, что он сделал, и что теперь и навсегда, безвозвратно дядя Эйнар будет его презирать? С другой стороны, если дядя Эйнар понял, что предательство Андерсона привело к более убедительному сафари, может ли это помочь ему избавиться от презрения, не жертвуя самоуважением? Я стараюсь верить, что человек никогда не должен ни на дюйм отступать от своих принципов, даже если это нецелесообразно. Тем не менее, если посмотреть на дело с моральной точки зрения, я имею в виду естественно, разве предательство Андерсона не перестало быть предательством, когда выяснилось, что дядя Эйнар любит рубить дрова?

Я много думал.

Это был прекрасный весенний вечер, совершенно тихий, только морянки пели йодлем далеко в море. Я решил спать на улице. Рядом с поленницей есть большая сосна, которая красиво раскинулась. Дядя Эйнар подумал, что это хорошая идея. — Ты сделай это, — сказал он. «Большинство людей возвращаются домой около 4 часов утра». утро же. Всю ночь было солнечно и холодно. Я пошел поплавать среди плавучего льда в плавательной бухте, и я почти уверен, что дядя Эйнар видел, как я это делаю, но он притворился, что не видел.

В остальном это было довольно плохое время для меня. Учеба в школе шла не очень хорошо, и я начал размышлять о глупостях и грустить без причины.

Той весной дядя Харальд жил в комнате рядом с моей на чердаке. Мы встречались на лестнице, и он говорил: «Привет, обожаемая племянница, как дела?» А я отвечал: «Черт, имбирь!», цитируя дядю Торстена.

И Харальд, цитируя Эверта Таубе, говорил: «Встреча в сезон дождей», — и, насвистывая, спускался по лестнице на улицу.

В каком-то смысле он был самым известным из всех моих дядей, может быть, не как лектор по математике, а как великий моряк, горнолыжник и альпинист — в общем, смельчак. Харальд был последним ребенком бабушки. Он приехал намного позже того, как его братья начали идти своим путем, и поэтому, конечно, он чувствовал себя маленьким и напуганным, и вдобавок ко всему они смеялись над ним!

Он позволил мне проиллюстрировать свои бортовые журналы. Я разработал его цветную монограмму с парусом и горой. S.A. означает морской альпинизм.

Команды Харальда любили его и были так же молоды, как и он, но так или иначе они взрослели, женились и все такое прочее, и у них больше не было времени. Однажды той печальной весной пришел дядя Харальд и небрежно спросил, каково мое отношение к морскому альпинизму — в принципе.

Он хотел, чтобы я пошел с ним. Несмотря на то, что он знал, что я очень плохо умею ходить под парусом и кататься на лыжах и до смерти боюсь гор, он все равно хотел, чтобы я пошла с ним! Я сказал нет. И мое сердце готово было разорваться от гордости и отчаяния.

Прошлой весной я получил там стипендию. Я подбежал к дяде Эйнару и закричал: «Смотрите, что у меня есть!»

«Очень хорошо, — сказал он. Вот и все, просто «очень хорошо».

Я получил свою стипендию самыми маленькими купюрами, которые были в банке, пошел домой, подбросил их к потолку и позволил им пролиться на меня, как золотой дождь Данаи, но это было просто глупо, поэтому я снова побежал к дяде Эйнару и закричал: «Ну и что ты сделал? Что вы сделали, когда у вас впервые появились собственные деньги?»

Он сказал: «Это прожигало дыру в моем кармане. Я должен был избавиться от него, как можно быстрее. Я должен был купить самое важное, что только мог придумать».

Думаю, он поступил правильно.

Некоторые говорят, что дядя Эйнар сноб, и я искренне надеюсь, что смогу развиваться в том же направлении.

*

Эта статья была выбрана для включения в выпуск перевода за январь 2015 г. Дэниелом Медином, пишущим редактором The White Review . Он помогает руководить Центром писателей и переводчиков при Американском университете в Париже и является редактором The Cahiers Series и Music & Literature .

О УЧАСТНИКЕ

Туве Янссон

(1914–2001) родился в Хельсинки в шведскоязычном меньшинстве Финляндии. Художник и художник-монументалист, Янссон также рисовал юмористические иллюстрации и политические карикатуры для левого антифашистского журнала Garm , и именно там впервые появилось самое известное творение Янссона, Муми-тролль. Янссон продолжила писать о приключениях Муми-тролля, муми-семьи и их любознательных друзей в продолжительном комиксе и в серии книг для детей, переведенных по всему миру, вдохновляющих фильмах, нескольких телесериалах, опера и тематические парки в Финляндии и Японии. Янссон также написала одиннадцать романов и сборников рассказов для взрослых, в том числе