Фиксики песня барабан слова: Текст песни «Барабан» — Фиксики

Я пишу о прелюбодейном мороженом и других темных тайнах в своей главе о светской жизни старого Нью-Йорка и низкой жизни в готовящемся Cambridge Companion to the Literature of New York . Я прочитаю отрывок из своей главы на вечеринке в честь запуска, бесплатно и открыто для публики, в это воскресенье вечером, 2 мая, в 8 часов вечера в Bowery Poetry Club.

В своей главе я провожу краткий обзор литературы от и до, но, поскольку в последнее время литература 19-го века от и до была достаточно хорошо изучена, я трачу большую часть своей страницы на описание группы писателей меньше хорошо помнят: летописцы богатых середины 19-го века, в том числе такие странные утки, как Чарльз Астор Бристед, Натаниэль Паркер Уиллис, Режис де Тробриан, Энн С. Стивенс, Дональд Г. Митчелл, Джордж Темплтон Стронг и Джордж Уильям Кертис. Я обсуждаю такие животрепещущие вопросы, как правильно смешать хересный коблер, как устроить вечеринку, когда ширина твоего коричневого камня составляет всего двадцать пять футов, и что делать с опасным флиртом флирта между женщинами средних лет и гораздо более молодыми мужчинами.

Подпись на случай, если скан слишком зернистый, чтобы его можно было прочесть:

Молодой Нью-Йорк на вечеринке
Хозяйка дома.— Чарли, почему бы тебе не пригласить мисс Браун на танец?
Чарли.— Cawn’t. Слишком молодой.

Самый простой способ представить что-то в музыке — это дублировать это. В эпоху семплирования музыкант может легко вставить звук, скажем, телефонного звонка или будильника. «Большая картина» группы Bright Eyes, например, начинается с расширенной записи автомобильной поездки, включающей звенящие ключи, обнадеживающий стук захлопывающейся дверцы автомобиля и переворачивающееся зажигание.

Большая картина (образец)

На следующем уровне художественной трансформации феномен, о котором я говорю, очень напоминает звукоподражание. В конце «Somebody Got Murdered» The Clash один удар барабана, кажется, должен звучать как выстрел.

Somebody Got Murdered (образец)

В “Videotape” Radiohead ограниченная последовательность фортепианных аккордов, повторяющихся на протяжении всей песни, предполагает вращение видеокассеты, а ритм, в котором барабанная дорожка устанавливается к концу, звучит, по крайней мере, для меня, как шлепанье и трепетание свободного конца ленты, вращающейся на старомодном катушечном магнитофоне (или свободного конца катушки с пленкой, вращающейся на проекторе), — так что песня удается чтобы вызвать звукозаписывающие технологии двух разных эпох.

Видеозапись (образец)

Некоторые из этих “фигур песни” представляют реальный мир более абстрактно. «On the Radio» Регины Спектор изобилует словами, и одно из удовольствий в песне — это то, как слова переплетаются друг с другом. Однако, когда Спектор описывает, как дважды во время одной радиопередачи она слышала песню «Ноябрьский дождь», она нарушает собственный разговорный ритм, растягивая слово «сон» в короткой строке «потому что ди-джей спал», чтобы отсылать к ди-джею. вздремнуть. Обратите внимание, что она не повторяется, говоря о дремоте; ее намек, более абстрактно, относится к тому, как овсянка спящего выкипает, или как карандаш спящего выравнивается, если она засыпает, делая заметки.

On The Radio (образец)

Самый изощренный пример, который я могу придумать, — это рефрен песни Белль и Себастьяна «The Blues Are Still Blue», когда Стюарт Мердок поет, что, когда он снова встречается со своей девушкой, оставленный в прачечной самообслуживания, «черное будет белым, а белое будет черным, но синее все равно будет синим». Мелодия извивается вверх и вниз во время первой части припева, воспроизводя вращательное движение стиральной машины. Но когда Мердок поет слова «Блюз все еще синий», аккомпанирующие ему вокалисты поют все слова в 9 секунд.0148 с одним шагом , усиливая концепцию идентичности синего с самим собой.

Блюз все еще синий (образец)

Называть что-то подобное звукоподражанием кажется немного прокрустово. Звук стирки не имитируется; мелодия повторяет форму белья, а затем сопровождающие голоса повторяют форму личности. Похоже, требуется другая терминология; может быть, музыковед направит меня к нему?

Я прочитал Дейзи Миллер на прошлой неделе. Он солидный, хотя и не заслуживает того, чтобы быть экспоненциально более известным, чем другие короткометражки Генри Джеймса. Художественно он не показался мне превосходящим, например, «Дневник пятидесятилетнего человека», в котором используется более или менее тот же материал: человек более суетливый, чем добрый, который ошибается в сторону суетливости, когда ему бросает вызов моральная двойственность сексуальности, как она реально проживается. Современный читатель испытывает искушение задаться вопросом, глядя на эти и многие другие истории о Джеймсе, не является ли суетливый герой геем, потому что сбивающая с толку сексуальность оказывается женской, и герой становится хитрым в этом отношении, что для современного глаза выглядит как закрытый (но см. The Spoils of Poynton , где тот же ботинок на ноге другого пола). Пытаясь затронуть этот вопрос в предисловии к книге «Пингвин» в мягкой обложке, писатель Дэвид Лодж пишет: Трудно сказать, насколько это решение было связано с его решимостью полностью посвятить себя своему искусству, а насколько с растущим осознанием своей неоднозначной сексуальной природы. Эдель и большинство других его биографов считают, что у него никогда не было физических отношений с кем-либо из обоих полов, но в конечном счете они должны признать, что в таких вопросах невозможно быть уверенным, и оставить дальнейшие предположения романистам. Ясно только то, что он не был скрытым писателем-геем, как, скажем, Э. М. Форстер, который не имел реального интереса к гетеросексуальной любви и был вынужден имитировать ее изображение в своих произведениях. Человек, написавший: «Ему еще никогда не нравилось вести под летним звездным светом лодку, нагруженную свежей и красивой молодой девушкой», не был чужд «прямого» романтического влечения. Генри Джеймс написал одни из величайших романов в современной литературе о любви и предательстве любви между мужчиной и женщиной, и никто не написал о браке лучше, чем за дверью спальни.

Я не изучал вопрос о личной сексуальной жизни Джеймса, но, кажется, стоит отметить, что среди предположений Лоджа есть определенная доля ядовитой чепухи. Писатели-гетеросексуалы редко пишут о влюбленных геях, и поэтому в целом им не нужно беспокоиться о любых обвинениях в том, что они «не имеют реального интереса к [гомосексуальной] любви и [обязаны] имитировать ее представление». Но если бы они писали о гей-любви и им это удалось, неужели критики решили бы, что они должны быть гомосексуалистами? Это было бы, гм, немного грубо, не так ли? (Тем не менее, у меня есть друг, который был так поражен Дениз из Исправления , что она объявила о своей любви к лесбиянке, пойманной в ловушку внутри Джонатана Франзена. Но она знала, что шутит. Я думаю.) Однако натуралисты часто пишут о влюбленных персонажах, которые не принадлежат к их полу. Когда им это удается, заявляют ли критики, что они действительно должны быть трансгендерами? Воображение, когда его полностью удовлетворяют, выводит воображающего за пределы его социальной идентичности. Подделка репрезентации — это то, что делают романисты . Если критик решит, что портреты гетеросексуальной любви Э. М. Форстера суровы, а портреты Генри Джеймса богаты, то он кое-что обнаружил в их относительном мастерстве романистов. Он ничего не узнал об их сексуальной ориентации.

Кроме того, предложение, процитированное Лоджем, вряд ли убеждает меня в том, что Джеймс был настоящим мужчиной-любовником женщин. Попробуйте простой эксперимент с заменой: «Ему еще никогда не нравилось ощущение, что он ведет сквозь летнее звездное сияние лодку, нагруженную свежим и красивым молодым человеком». Мне, например, вспоминаются некоторые отрывки из моей явно негетеросексуальной юности.

Наконец, боевые действия здесь асимметричны. Вообще говоря, гетеросексуальный мужчина может вырасти счастливым и безопасным, совершенно не зная, что чувствуют геи, когда влюбляются. Однако, несмотря на то, что в своем развитии он вынужден оставаться взаперти, гей не может себе позволить подобную роскошь. Он внимательно изучает то, что его гетеросексуальные сверстники делают и говорят о любви, чтобы иметь возможность изобразить разумное подражание. После каминг-аута гей может больше не маскироваться, но он, тем не менее, принадлежит к меньшинству, а члены меньшинства всегда обязаны, ради выживания, знать пословицы и обычаи большинства и иметь достойную рабочую модель мажоритарной психологии, чтобы управлять взаимодействием с ними.

Я предполагаю, что это мое имя: 凯莱布•克雷恩文.

Еще одна вещь, о которой я давно хотела написать в блоге: автомобильные подгузники. Интересно, существуют ли они за пределами Парк Слоуп? В скольких американских кварталах сосуществуют параллельная парковка, чрезмерная опека и автомобильное тщеславие? Автомобильный подгузник представляет собой большой лист резины, который наматывается на заднее крыло автомобиля, чтобы защитить его от царапин и потертостей, возникающих при параллельной парковке. Конечно, их поставщики не называют автомобильными подгузниками. На самом деле у них, кажется, сознательно агрессивные имена, такие как «Bumper Bully» и «De-Fender». Но автомобильные подгузники – это то, на что они похожи. Некоторые прикрепляются, закрывая их наполовину внутри и наполовину из багажника, поэтому они перекидываются через крыло, обычно с вырезом, чтобы номерной знак оставался видимым. Водитель редко царапает заднее крыло другого автомобиля при параллельной парковке, потому что всегда хорошо видит заднее крыло другого автомобиля. Человек царапает собственное заднее крыло, неверно оценивая расстояние позади него. Так что автомобильный подгузник — это ответственная и гражданская вещь — признание своего недержания мочи в качестве водителя или, во всяком случае, в качестве параллельного парковщика. Все еще.

Честно говоря, я не в том положении, чтобы высмеивать автомобильные подгузники, учитывая, что я заядлый пользователь книжных презервативов, также известных под торговой маркой Brodart Just-a-Fold III Archival Covers.

Вероятно, я готов издеваться над автомобильными подгузниками из-за тех же недостатков характера, которые сделали меня велосипедистом. Так что, пока я критикую автомобильную культуру, я мог бы также высказать следующее наблюдение: на улицах Парк Слоуп кажется, что самое опасное вождение происходит, когда водители находятся в мучительной иллюзии, что они «догоняют». Объяснить: если водитель считает, что безопасная и приятная скорость на улице в жилом районе составляет 15 миль в час, но препятствие (например, припаркованный на две машины фургон) временно вынуждает водителя снизить скорость или даже остановиться, он часто реагирует , как только он преодолел препятствие, «догнав». То есть он внезапно разгоняется до тридцати миль в час и держит эту скорость полквартала и более. То, что он «догоняет», это то, где, по его мнению, была бы его машина, если бы ему не пришлось замедляться. Медлить было не его выбором; это было (а я тут грубо предаюсь фантазии о водительской психологии, что для меня не такая натяжка, т.к. я тоже вожу) как-то несправедливо что ему пришлось притормозить. Увеличивая обороты двигателя, он выражает свой гнев по поводу этой несправедливости и восстанавливает для себя пространство-время, которое вселенная в виде припаркованного на две машины фургона пыталась отобрать у него. Думаю, и на велосипеде можно попытаться «догнать» свое свободное от фантазии «я» после препятствия, но не думаю, что это случается очень часто. Я не ловлю себя на том, что когда-либо делаю это, может быть, потому, что это потребует прилива мышечной силы, которая обычно недоступна. Однако в автомобиле двигатель всегда готов дать вам больше скорости, чем безопасно; стоимость «догоняющего» в автомобиле не зависит от энергообеспечения человеческого организма; это принимает форму дополнительной опасности для себя и для тех, кто имеет несчастье делить с вами улицу, пока вы это делаете. Водители автомобилей, станьте более дзен! Вы там, где вы есть. Вам не нужно догонять то, где, как вы думаете, вы находитесь.

Чтобы быть справедливым и уравновешенным, теперь, когда я раскритиковал беспокоящихся о месте водителей, я скажу несколько слов о такой же рискованной и неприятной привычке среди моих собратьев-байкеров. Этот давний мем всплывает в моей голове под названием «Как фиксики вызывают глобальное потепление». Не совсем, конечно, или, во всяком случае, не очень, но позвольте мне объяснить. Я возражаю против практики, хорошо описанной Bike Snob NYC: когда хипстер на фиксе подъезжает к оживленному перекрестку, он не останавливается на ближней стороне пешеходного перехода и не ждет смены светофора. О нет, он считает, что импульс, созданный им на велосипеде, слишком ценен, чтобы растрачивать его на остановки, поэтому он проезжает по пешеходному переходу, а затем, уже внутри перекрестка, кружит взад и вперед, образуя своего рода сплющенную фигуру. 8, надеясь вопреки надежде, что в поперечном движении будет перерыв, который позволит ему прокрасться. Когда он находит такую ​​паузу в пробке, я вздыхаю с облегчением. Он ушел из моей жизни, по крайней мере, пока я не догоню его на следующем перекрестке. Однако, когда он не находит выхода, он сам становится серьезным препятствием. Он почти всегда заканчивает свое выступление в виде сплющенной восьмерки, в конце концов, когда его велосипед стоит неподвижно и стоит боком, преграждая мне путь к перекрестку. Он почти никогда не замечает, когда загорается зеленый свет, потому что (1) он находится слишком далеко от перекрестка, чтобы правильно видеть светофор, и (2) он слишком «на улице», чтобы обращать внимание на светофоры. в общем. Поэтому, когда загорается зеленый свет и я готова идти, он стоит боком, мешает мне и щурится не в ту сторону. И последнее осложнение: когда он действительно начинает движение, потому что он на фиксе, он заводит свой мотоцикл на эквиваленте седьмой передачи или где-то еще, и он… . . движется . . . . . . пед- . . . -альс . . . ве- . . . -ри . . . медленный- . . .