Вопросы для детей по сказкам с ответами: Детская викторина для детей про сказки с ответами Сказки наши друзья

Такое приятное легкомыслие длилось недолго. Под влиянием Руссо, чей Эмиль (1762 г.) постановил, что все книги для детей, кроме Робинзона Крузо, были опасным развлечением, современные критики позаботились о том, чтобы детская литература была поучительной и вдохновляющей.Среди таких голосов выделялась г-жа Сара Триммер, , чей журнал «Хранитель образования» (1802 г.) опубликовал первые регулярные обзоры детских книг. Это она осуждала сказки за их жестокость и общую абсурдность; ее собственные рассказы «Сказочные истории» (1786) описывают говорящих животных, которые всегда были образцом рассудка и приличия.

Итак, нравственная история для детей всегда находилась под угрозой изнутри, учитывая то, как дети черпают развлечения у самых суровых моралистов.Но самый большой удар по совершенствующейся детской книге был нанесен действительно из невероятного источника: интереса начала 19 века к фольклору. И детские стишки, отобранные Джеймсом Орчардом Холливеллом для фольклорного общества в 1842 году, и сборник сказок братьев Гримм, быстро переведенный на английский в 1823 году, вскоре стали популярными среди молодежи, что быстро привело к появлению новых изданий, каждое из которых один больше ориентирован на ребенка, чем предыдущий. Отныне младшие дети могут ожидать рассказов, написанных для их особого интереса и с уделением особого внимания потребностям их собственного ограниченного жизненного опыта.

То, что в конечном итоге определяло чтение детей старшего возраста, часто заключалось не в наличии специальной детской литературы как таковой, а в доступе к книгам с персонажами, такими как молодые люди или животные, которым им было бы легче сопереживать, или действиям, таким как исследование или драки, которые не требовали взрослой зрелости или понимания.

Последний апофеоз литературного детства как чего-то, что нужно защищать от неприятной реальности, пришел с появлением в конце 1930-х годов ориентированных на ребенка бестселлеров, нацеленных на развлечение в самом эскапистском виде.В Британии такие писатели, как Энид Блайтон и Ричмал Кромптон, описывали детей, которые всегда были свободны в самых невероятных приключениях, будучи уверенными в том, что в конце концов с ними не может случиться ничего плохого. Тот факт, что война разразилась снова во время наибольшей популярности ее книг, совершенно не учитывается в замкнутом мире, населенном юными персонажами Энид Блайтон. Реакция на такие миры снов была неизбежна после Второй мировой войны, что совпало с ростом продаж книг в мягкой обложке, детских библиотек и нового духа моральной и социальной заботы.По настоянию преданных издателей и прогрессивных библиотекарей, писатели постепенно начали исследовать новые области интересов, одновременно изменяя настройки своих сюжетов из мира среднего класса, к которому прежде всегда принадлежали их в основном взрослые покровители.

Критические акценты во время этой разработки были разделены. Для некоторых самой важной задачей было избавить детские книги от социальных предрассудков и исключительности, которые больше не считались приемлемыми. Другие больше концентрировались на позитивных достижениях современной детской литературы.То, что авторов этих произведений сейчас часто рекомендуют вниманию взрослых, а также детей-читателей, перекликается с убеждением XIX века, что детская литература может передаваться из поколения в поколение, а не быть защитным барьером между детством и необходимым ростом на пути к пониманию взрослых. .

Вопросы 1-5

Заполните таблицу ниже.
Выберите НЕ БОЛЕЕ ДВУХ СЛОВ из отрывка для чтения для каждого ответа.
Запишите ответы в графах 1-5 на листе для ответов.

Влияние сказок на детей

Сказки существуют столько, сколько кто-либо помнит, и их рассказывают детям с тех пор, как они у нас впервые появились. Мы рассказываем им сказки, когда они ложатся спать, и они смотрят реконструкции и шоу Диснея, которые еще больше усиливают их.Их читают в школе, и, как правило, они везде, пока мы растем и пока растут наши дети.

Но каковы последствия этих историй? Мы с радостью знакомим наших детей с этими историями, но в некоторых случаях они могут быть пугающими и нести непонятные и необычные сообщения. Прежде чем мы расскажем детям об этих историях, мы должны изучить их содержание и посмотреть, какое влияние они могут оказать. Здесь мы рассмотрим влияние сказок на детей и то, следует ли поощрять это или избегать.

Путешествие героя

Сказки стали предметом пристального внимания и широко изучаются. Отчасти это связано с их статусом в популярной культуре, но также потому, что они являются такими ранними примерами повествования, и это позволяет нам больше узнать об основах повествования в целом и о психологии, лежащей в основе этого.

В частности, одну очень интересную деконструкцию сказки представил некто Джозеф Кэмпбелл. Кэмпбелл написал знаменитую книгу «Тысячелетний герой», в которой рассматривается, как почти все сказки и большинство наших современных историй следуют очень основному образцу, говорящему «универсальную человеческую правду».Хотя ситуации различаются и персонажи различаются, тем не менее есть сходства в плане сюжета и процесса, которые пугающе похожи. Лучше всего это видно в сказках, потому что они очень старые, а это означает, что в некотором смысле их можно рассматривать как очень фундаментальный и очищенный тип историй, на которых основаны другие.

По сути, путешествие героя начинается с того, что герой оказывается в небольшой деревне или поселке. Возникает своего рода катализатор или призыв к действию – часто его отправляют на поиски, или деревня разрушается, или его отец убит (или комбинация этих катализаторов).Затем герой вынужден покинуть сообщество в поисках предмета или мести, и по пути он встретит обманщика и мудрого старика, а также несколько спутников. Ему будет дано какое-то благо или оружие, которое он сможет использовать в своих поисках, и он встретит девушку, которая окажется в ловушке в замке или темнице, обычно вместе с сокровищами (часто сокровищем является сама женщина). Затем герой будет использовать свой магический предмет / оружие и своих новых товарищей, чтобы победить врага, и в то же время он претерпит некую трансформацию, которая принесет ему новые способности или понимание.Затем он вернется в деревню, в которой он начал, вместе со своей щедростью и любовью девушки (часто принцессы), и его будут приветствовать как героя.

Такой взгляд на сказки соответствует теории «архетипов» Юнга и глобального бессознательного, которое является источником всех наших общих мыслей и идей. У всех нас одни и те же персонажи появляются в наших снах и историях (герой, старый мудрец, девица, обманщик…), потому что все мы сталкиваемся с одними и теми же проблемами и имеем одинаковые побуждения и желания.Таким образом, путь героя исходит из универсальной истины и отражает историю, через которую мы все проходим.

Другими словами, это история о взрослении, и она представляет, как большинство из нас проходит свою жизнь. Мы остаемся дома до определенного возраста, после чего оставляем родительскую опеку, чтобы отправиться в путешествие и встретиться с нашим партнером, заработать немного денег, а затем создать свою собственную семью теперь как главу семьи.

Современный Discord

Теоретически эти сказки, которые так тесно связаны с путешествием героя, должны быть здоровой вещью, чтобы познакомить детей – универсальная метафора того, как сложится их жизнь, и путешествия, которое они должны почувствовать. на.Это должно побуждать их мечтать об уходе из дома и грандиозных приключениях, а также о взращивании и знакомстве с новыми друзьями. Однако эти истории также очень старые и в некотором смысле очень устаревшие; вам нужно помнить, что со времен сказок все изменилось, и вас беспокоит то, что теперь эти сказки могут быть менее актуальными и даже вредными.

Особое беспокойство вызывает то, что сказки могут плохо влиять на женщин, чьи роли менее свободны в большинстве сказок. Что касается женской части истории, героиня часто остается запертой в башне, которую охраняет злодей или дракон. Считается, что этот дракон олицетворяет отца женщины, который держит ее в ловушке и не дает ей отправиться в собственное путешествие. Затем девушке приходится ждать, пока ее спаситель – очаровательный принц или рыцарь в сияющих доспехах придет и сразится с драконом, а затем освободит ее, чтобы она могла выйти замуж в огромном замке и жить долго и счастливо.

Другими словами, женская часть истории связана с тем, что она остается в замке и ожидает ее спасения – так же, как когда-то женщины оставались дома со своими родителями, пока не встретили мужчину, который мог бы их поддержать.Сегодня все по-другому, и ожидается, что женщины пройдут тот же «геройский путь», что и мужчины, и будут жить так, как они выбирают, и делать карьеру, путешествовать и делать все остальное, что делают мужчины. Может случиться так, что дети, которые много читают сказки, в конечном итоге будут иметь устаревшие представления о роли женщины, и это может отрицательно повлиять на их амбиции и конечный жизненный результат.

Собственное изображение

Некоторые исследования показали, что девочки, которые читают много сказок или заставляют их читать им, имеют более низкое представление о себе, чем другие.Это также могло быть из-за общепринятого образа принцессы – стройной, красивой и привлекающей мужчин со всего мира – например, спящей красавицы, «Колокола» из «Красавицы и чудовища» или Елены Троянской. Любой из них подчеркивает внешний вид как самую важную особенность этих принцесс (вы редко слышите о толстой, но умной и доброй принцессе). Это, конечно, не лучший сигнал, который снова подавляет амбиции, но он также может нанести ущерб самооценке тех девушек, которые, возможно, не соответствуют стереотипу и бессильны что-либо с этим поделать.Ситуация может усугубляться мультипликационными версиями принцесс, которые снова обычно изображаются стройными и красивыми.

Реальность

Другая проблема, которую некоторые могут найти со сказками, заключается в том, что они часто далеки от реальности. Многие женщины в конечном итоге ждут своего мужчину, который соответствует образу «Прекрасного принца», который приедет верхом на коне и спасет их, тогда как на самом деле это часто бывает любителями спорта, которые жадно пьют пиво. Точно так же они рассчитывают пожениться в огромных замках и привлечь всех из своей деревни (хотя, по крайней мере, со свадьбой реальность становится немного больше похожей на сказки).Для мужчин редко встречаются такие героические испытания, как борьба с драконами, и реальность, как правило, больше связана с борьбой с дедлайнами и нажатием карандашей. Это может привести к чему-то вроде неудовлетворенности для тех, чья жизнь складывается не так, как они надеялись, а в сказках об этом может быть слишком много внимания. Сказки также, как правило, в значительной степени сосредоточены на пути героя – достижении совершеннолетия – и не оставляют много места тому, что происходит после того, как герой и принцесса уезжают за горизонт.Что тогда?

Это все, на чем основаны возможные кризисы среднего возраста, и вбивать домой идеал того, какой должна быть жизнь, в этом смысле может быть плохой идеей. Однако имейте в виду, что в некоторых случаях дети будут полностью довольны тем, как сложится их жизнь – и поскольку путешествие героя – это что-то укоренившееся во всех нас, вполне возможно, что в любом случае у нас было бы это чувство неудовлетворенности.

Кошмары

Вы также должны иметь в виду, что некоторые сказки могут быть несколько пугающими для маленьких детей и что они часто содержат довольно ужасные образы и сцены.Злая ведьма – персонаж, который появляется во многих сказках (часто представляя мать героини или стихии), и они часто изображаются в пугающей форме.

В то же время многие сказки, которые, как мы думаем, мы знаем, – например, «Русалочка» – на самом деле основаны на рассказах брата Гримма, и изначально эти сказки были гораздо менее «голливудскими» и имели довольно удручающие концовки. Будьте осторожны, знакомите своих детей со сказками и версиями рассказов только после того, как вы сначала проверите их и узнаете, что они подходят, и не вызовете кошмаров и не расстроите их.

Так неужели сказки плохо влияют?

С учетом всего вышесказанного вы можете начать думать, что сказки вредны для наших детей. Однако цель статьи не в этом, а в том, чтобы рассмотреть некоторые потенциальные негативные последствия этих историй. По большей части ваши дети смогут понять разницу между историями и реалистичными целями и ожиданиями жизни. В то же время они должны получать множество разных историй и стимулов, чтобы сказки сами по себе не оказали особенно сильного влияния на их развитие.А идеи и концепции в повествованиях во многих случаях так или иначе являются частью наших мысленных планов, поэтому их невозможно избежать.

Сказки поощряют воображение и творческое мышление. Это форма бегства от действительности, часть популярной культуры и литературы. Защитить своих детей от сказок – значит защитить их от очень богатой и культурно значимой формы повествования, которая может принести им огромное удовольствие. Просто убедитесь, что вы открываете им и другие идеи, и что вы сначала сами читаете истории и помогаете им обучить их сообщениям в них.

J.R.R. Толкин о сказках, языке, психологии фэнтези и почему нет такой вещи, как письмо «для детей» – Brain Pickings

«Я не верю, что когда-либо писал детскую книгу», – сказал однажды в интервью великий Морис Сендак. «Я не пишу для детей», – сказал он Колберту . «Я пишу – и кто-то говорит:« Это для детей! »» Это мнение – идея о том, что обозначение определенных типов литературы как «детской» является совершенно произвольным выбором, полностью сделанным взрослыми, – с тех пор красноречиво повторяется Нилом. Геймана, но на самом деле это не новая идея.

8 марта 1939 г., J.R.R. Толкин (3 января 1892 г. – 2 сентября 1973 г.), прославившийся как один из величайших писателей-фэнтези в истории, прочитал лекцию под названием «Сказочные истории», в конечном итоге преобразованную в эссе под названием «О сказках» и включенное в приложение к Рассказы из опасного царства ( публичная библиотека ). В основе его аргументов, исследующих природу фэнтези и культурную роль сказок, лежит такое же глубокое убеждение, что не существует такой вещи, как письмо «для детей».”

Толкин начинает с самого начала, с определения того, что такое сказка:

«Сказка» – это история, затрагивающая или использующая Фэйри, какой бы ни была ее основная цель: сатира, приключения, мораль, фэнтези. Сама фея может быть почти переведена магией, но это магия особого настроения и силы, находящаяся на самом дальнем полюсе от вульгарных уловок трудолюбивого, научного мага.Есть одна оговорка: если в сказке присутствует какая-то сатира, нельзя высмеивать одно – само волшебство. К этому в этой истории нужно относиться серьезно, не смеяться и не объяснять.

Затем он исследует взаимосвязь между сказками и языком, осуждая взгляд Макса Мюллера на мифологию как на «болезнь языка»:

Мифология – это вовсе не болезнь, хотя она может как будто все человеческие существа заболели.С таким же успехом можно сказать, что мышление – это болезнь ума. Было бы более близким к истине сказать, что языки, особенно современные европейские, являются болезнью мифологии. Но язык все равно нельзя сбрасывать со счетов. Воплощенный ум, язык и сказка в нашем мире – ровесники. Человеческий разум, наделенный способностями к обобщению и абстракции, видит не только зеленую траву, отделяя ее от других вещей (и находя ее прекрасной на вид), но видит, что она зеленая, а не только трава.Но насколько мощным, каким стимулом для самой способности, которая его произвела, было изобретение прилагательного: никакое заклинание или заклинание в Фее не может быть сильнее. И это неудивительно: такие заклинания действительно можно было бы назвать лишь другим видом прилагательных, частью речи в мифической грамматике. Разум, который думал о легком, тяжелом, сером, желтом, неподвижном, быстром, также задумал магию, которая сделает тяжелые вещи легкими и способными летать, превратит серый свинец в желтое золото, а неподвижный камень – в стремительную воду.Если бы он мог сделать одно, он мог бы сделать и другое; он неизбежно сделал и то, и другое. Когда мы можем взять зеленый цвет из травы, синий из неба и красный из крови, мы уже имеем силу чародея – на одном плане; и пробуждается желание обладать этой силой в мире, внешнем по отношению к нашему разуму. Из этого не следует, что мы будем хорошо использовать эту силу на любом плане. Мы можем покрасить лицо человека смертоносной зеленью и вызвать ужас; мы можем заставить сиять редкую и ужасную голубую луну; или мы можем заставить лес пробиваться серебряными листьями, а бараны носить золотые шерсти и всыпать горячий огонь в чрево холодного червя.Но в такой, как ее называют, «фантазии» создается новая форма; Фея начинается; Человек становится второстепенным творцом.

Подобно Сендаку и Гейману, Толкин настаивает на том, что сказки по своей сути не «для» детей, но что мы, взрослые, просто решаем, что это так, основываясь на ряде заблуждений как о природе этой литературы, так и о природе детей. :

Обычно предполагается, что дети являются естественной или особенно подходящей аудиторией для сказок.Описывая сказку, которую, по их мнению, взрослые могли бы прочитать для собственного развлечения, рецензенты часто балуются такими шутками, как: «Эта книга предназначена для детей от шести до шестидесяти лет». Но я еще никогда не видел затяжки новой модели мотора, которая начиналась бы так: «эта игрушка развлечет младенцев от семнадцати до семидесяти»; хотя, на мой взгляд, это было бы гораздо более подходящим. Есть ли существенная связь между детьми и сказками? Есть ли необходимость в комментариях, если взрослый их прочитает сам? Читает их как сказки, то есть не изучает как диковинки. Взрослым разрешено собирать и изучать все, что угодно, даже старые театральные программы или бумажные пакеты.

[…]

Среди тех, у кого еще достаточно мудрости, чтобы не считать сказки вредными, бытует мнение, что существует естественная связь между сознанием детей и сказками, такого же порядка, как связь между детским телом и молоком. . Я считаю это ошибкой; в лучшем случае ошибка ложного настроения, и поэтому чаще всего она совершается теми, кто по какой-либо частной причине (например, бездетность) склонен думать о детях как о существах особого типа, почти другой расе, а не как о нормальные, если незрелые, члены определенной семьи и всей человеческой семьи в целом.

Вместо этого он утверждает, что стереотип сказок, связанных с детьми и родными для их мира, является «случайностью нашей отечественной истории»:

Сказки в современном буквальном мире отнесены к «детской», а обшарпанная или старомодная мебель отнесена к игровой комнате, прежде всего потому, что взрослые этого не хотят и не возражают, если это так. неправильно использованный.Это решает не выбор детей. Дети как класс – за исключением общего недостатка опыта, они не один – не любят сказки больше и не понимают их лучше, чем взрослые; и не больше, чем им нравятся многие другие вещи. Они молоды, растут и обычно имеют острый аппетит, поэтому сказки, как правило, неплохо переносятся. Но на самом деле только некоторые дети и некоторые взрослые испытывают к ним особый вкус; и когда он у них есть, он не является исключительным и даже не обязательно доминирующим.Это тоже вкус, который, я думаю, не появился бы в самом раннем детстве без искусственных стимулов; она, конечно, не уменьшается, а увеличивается с возрастом, если она врожденная.

[…]

В детскую и школьную комнату просто дают такие вкусы и проблески взрослых вещей, которые кажутся им подходящими по мнению взрослых (часто очень ошибочному). Любая из этих вещей, если оставить ее в детской, серьезно испортится. Так же был бы испорчен или сломан красивый стол, хорошая картина или полезная машина (например, микроскоп), если бы они долго оставались без внимания в классе. Изгнанные таким образом сказки, отрезанные от полноценного взрослого искусства, в конце концов будут разрушены; действительно, поскольку они были изгнаны, они погибли.

Толкин затем переходит к теме фантазии, часто неправильно понимаемой способности воображения.

Умственная сила создания изображений – это одно или один аспект; и это уместно называть Воображением. Восприятие образа, понимание его значений и контроль, необходимые для успешного выражения, могут различаться по яркости и силе: но это разница в степени воображения, а не в характере.Достижение выражения, которое дает (или кажется, дает) «внутреннюю согласованность реальности», на самом деле является другой вещью или аспектом, нуждающимся в другом названии: Искусство, оперативная связь между Воображением и конечным результатом, Суб-творением. Для моей нынешней цели мне нужно слово, которое охватывало бы как Суб-Творческое Искусство само по себе, так и качество странности и удивления в Выражении, производное от Образа: качество, необходимое для сказки. Поэтому я предлагаю присвоить себе силы Шалтая-Болтая и использовать для этой цели Фантазию: в том смысле, который сочетается с ее более старым и более высоким использованием в качестве эквивалента Воображения производных понятий «нереальности». »(То есть несходство с Первичным миром) свободы от господства наблюдаемого« факта », если не считать фантастического.Таким образом, я не только осознаю, но и рад этимологическим и семантическим связям фэнтези с фантастикой: с образами вещей, которые не только «на самом деле не присутствуют», но которые на самом деле вообще не встречаются в нашем первичном мире или которые вообще считается, что там не встречается. Но признавая это, я не согласен с пренебрежительным тоном. То, что образы относятся к вещам не из первичного мира (если это действительно возможно), – это добродетель, а не порок. Фантазия (в этом смысле), я думаю, не низшая, а высшая форма искусства, на самом деле наиболее почти чистая форма, а значит (когда достигается) наиболее мощная.

Далее он утверждает, что, несмотря на множество заблуждений, которые окружают его, фэнтези – гораздо более сложное искусство, чем научная литература, поскольку оно требует создания тщательно продуманного, захватывающего мира с нуля, без костыля реальности:

Фантазии… сложно достичь. Фэнтези, как я думаю, может быть не менее, а более суб-творческим; но, во всяком случае, на практике обнаруживается, что «внутреннюю согласованность реальности» труднее создать, чем более непохожи образы и перестановки первичного материала на действительные устройства Первичного Мира.Такую «реальность» легче создать из более «трезвого» материала. Таким образом, слишком часто фантазия остается неразвитой; он использовался и использовался легкомысленно, или лишь полусерьезно, или просто для украшения: он остается просто «вымышленным». Кто унаследовал фантастический прием человеческого языка, может сказать «зеленое солнце». Многие могут это представить или представить себе. Но этого недостаточно – хотя это уже может быть более действенной вещью, чем многие «эскизные наброски» или «стенограммы жизни», получившие литературную похвалу.

Чтобы создать Вторичный Мир, внутри которого зеленое солнце будет заслуживающим доверия, управляющим Вторичной Верой, вероятно, потребует труда и размышлений, и, безусловно, потребует особого навыка, своего рода эльфийского ремесла. Мало кто пытается такие сложные задачи. Но когда они предпринимаются и в какой-то степени завершаются, мы получаем редкое достижение искусства: действительно повествовательное искусство, создание историй в его основном и наиболее действенном способе.

Толкин приводит любопытный аргумент о масляно-водной взаимосвязи между фэнтези и драмой, умудряясь ускользнуть, неуловимо раскапывая никого, кроме Барда:

В человеческом искусстве Фэнтези – вещь, которую лучше оставить словам, настоящей литературе. … Несчастье, что драму, искусство, в корне отличное от литературы, можно так часто рассматривать вместе с ней или как ее ответвление. К этим несчастьям можно отнести обесценивание Фантазии.Ведь отчасти это обесценивание объясняется естественным желанием критиков всколыхнуть те формы литературы или «воображения», которые они сами, врожденные или образованные, предпочитают. И критика в стране, которая поставила такую ​​прекрасную драму и обладает произведениями Уильяма Шекспира, имеет тенденцию быть слишком драматичной. Но драма естественно враждебна фэнтези. Фантазия, даже в простейшем виде, почти никогда не преуспевает в драме, если она представлена ​​так, как должно быть, зримо и слышно.Фантастические формы нельзя подделывать. Мужчины, одетые как говорящие животные, могут быть шутливыми или подражать, но они не достигают Фантазии. . . .

В «Макбете», когда его читают, я нахожу сносных ведьм: у них есть повествовательная функция и некоторый намек на темное значение; хотя они вульгаризированные, бедняги себе подобных. В спектакле они почти невыносимы. Они были бы совершенно невыносимы, если бы я не был подкреплен каким-то воспоминанием о них в том виде, в каком они читаются в рассказе.Мне сказали, что я бы чувствовал себя по-другому, если бы я помнил то время, с его охотой на ведьм и судебными процессами. Но это значит: если бы я считал ведьм возможными, действительно вероятными, в Первичном Мире; другими словами, если они перестанут быть «Фантазией». Этот аргумент подтверждает точку зрения. Растворение или деградация – вероятная судьба Фантазии, когда ее пытается использовать драматург, даже такой драматург, как Шекспир. «Макбет» – действительно произведение драматурга, которому следовало бы, по крайней мере в данном случае, написать рассказ, если бы у него хватило умения или терпения для этого искусства.

Еще одно заблуждение, которое Толкин развенчивает, говоря с убеждением Сьюзан Зонтаг, что полярности только лишают жизнь измерения, – это представление о том, что фантастическое как-то диаметрально противоположно рациональному:

Фантазия – это естественная деятельность человека. Это, конечно, не разрушает и даже не оскорбляет Разум; и он не притупляет аппетит к научной истине и не затемняет ее восприятие.Наоборот. Чем острее и яснее причина, тем лучше будет фантазия. Если бы люди когда-либо находились в состоянии, в котором они не хотели знать или не могли воспринимать истину (факты или доказательства), тогда Фантазия исчезла бы, пока они не излечились. Если они когда-нибудь попадут в это состояние (это вовсе не кажется невозможным), Фантазия погибнет и станет болезненным заблуждением.

Ибо творчество Фантазия основана на твердом признании того, что в мире все так, как оно кажется под солнцем; по признанию факта, а не порабощению его.Так на основе логики была основана чепуха, которая проявляется в сказках и стихах Льюиса Кэрролла. Если бы люди действительно не могли различать лягушек и людей, сказки о лягушачьих королях не возникли бы.

Возвращаясь к своему представлению о вторичном мире, движимом вторичными убеждениями, Толкин вносит свой вклад в величайшие в истории определения искусства:

Искусство – это человеческий процесс, производящий путем (это не единственный или конечный объект) вторичное убеждение.

Затем он добавляет к психологическим функциям искусства, исследуя психологические функции сказок, главной из которых является их способность перезапускать наше хронически притупленное внимание:

Восстановление (которое включает возвращение и обновление здоровья) – это повторное обретение – восстановление ясного обзора. Я не говорю «видение вещей такими, какие они есть» и не связываю себя с философами, хотя я мог бы рискнуть сказать «видение вещей такими, какие мы есть (или должны были) видеть их» – как вещи отдельно от нас самих.В любом случае нам нужно мыть окна; так что ясно видимые вещи могут быть освобождены от унылой банальности или фамильярности – от собственничества. Из всех лиц наши близкие – те, с которыми труднее всего играть фантастические шутки, и их труднее всего увидеть свежим вниманием, уловив их сходство и непохожесть: что это лица, и в то же время уникальные лица.